Почему на этой экскурсии я оказался один, и куда делся Коля?
Вот почему.
Было 15 января, и Новый год, продолжавшейся с 31 декабря, то есть с той минуты, как только мы с Николаем ступили на землю бывшей советской кузницы, здравницы и еще чего-то там, наконец-то кончился. Не сам Новый год, а беспробудное пьянство и разнузданный разврат в который мы с Николаем окунулись в этой кузнице, не знаю чего, кажется кадров.
Кончилось все это уже на старый Новый год купанием «на слабо» в свинцовой восьмиградусной воде «самого синего в мире Черного моря мое», чтобы повеселить очередных прибившихся к нашему «праздник продолжается» девок.
Вот и ответ на второй вопрос – куда делся Коля.
Нет, он не утонул.
Колю после этого знаменитого заплыва ударило сразу с двух сторон, то есть одновременно и сверху и снизу. У него прострелило шею, и распухли яйца.
Я не любитель рассматривать мужские яйца, но на Колькины пришлось посмотреть, потому что сам он из-за шеи наклониться не мог, а его нытье, что, мол, «там у меня кажется что-то не так» достало.
Вы когда-нибудь видели страусиные яйца? Так вот, Колины были меньше. Но не на много, и почему-то казалось, что оно одно, хоть и двух желтковое.
В общем, на меня это произвело на столько сильное впечатление, что я сделал две вещи. Кольке пригласил врача.
А сам решил бросить пить и все остальное, что этому сопутствует и приводит к таким печальным результатам.
И, чтобы соблазна было меньше, записался на первую попавшуюся экскурсию.
Но народ мудр и не зря выдумывает всякие подходящие поговорки.
Здесь подходит поговорка про свинью и грязь.
Подъем на какой-то очередной «провал» происходил по узкой, поднимающейся крутым серпантином вверх каменистой тропинке. Движение экскурсионной группы по ней замедлялось тем, что поднимающиеся один за другим экскурсанты сильно прижимались к правой отвесной скале, чтобы оказаться как можно дальше от вертикального обрыва в пропасть слева. На нижних кольцах серпантина страх высоты еще не совсем завладел мозгом, и в нем стучало: «А ведь спускаться всегда страшнее».
Далее сам мозг делал вывод: «Спуститься будет невозможно!»
Это были ошибочные рассуждения трезвого рассудка.
Наверху, после перенесенного потрясения все, даже совсем не пьющие (к ним я смело мог отнести и себя, потому что не пил к тому времени уже полтора дня), усиленно налегли, как в последний раз в жизни, на проклятый шашлык, проклятое вино и проклятую водку.
Примерно через двадцать пять минут вся группа была полностью пьяна, до такой степени, что вопрос о том, чтобы смотреть еще и какой то дуратский «провал» сам собой отпал, и все засобирались вниз, пока алкоголь не выветрился.
Видимо, в угасающем сознании всплывали недостоверные рассказы, о каких то двух пьяницах, упавших с седьмого этажа, и если бы они были трезвыми в этот момент, то разбились бы вдребезги насмерть. А так как были в стельку, то легко оттделались. Полностью парализовались и умерли через полгода уже в больнице, после страшных мучений, и то, не оттого, что у них были сломаны позвоночники, а от пневмонии, потому что курить они любили больше, чем надувать волейбольный мячик, с целью вентиляции легких.
Группа двинулась вниз.
Сосредоточенность на том, чтобы не то чтобы не свалиться в пропасть, а на том, чтобы вообще, не свалиться даже и на ровном месте, здорово отвлекала от смертельной опасности.
Кстати, пока мы там пьянствовали, прошел ливень и каменистую тропинку, как салом смазали. И в этом была проблема.
У Аньки в сабо стали разъезжаться ноги.
Вообще-то Анька новый Новый год встречала с Колей, а я с другой. Но потом как-то все смешалось, и мы на время потерялись, а на экскурсии вдруг неожиданно снова встретились, уже как старые знакомые.
Хорошо еще она в брюках была и никого не отвлекала своими пируэтами. А ноги у Аньки – о-го-го, я имею в виду их длину.
Поэтому над самой Анькой, людьми, шедшими непосредственно перед ней и людьми, шедшими непосредственно за ней, нависла опасность быть снесенными в бездну ее неконтролируемыми конечностями.
И тут нашелся один осел, который решил проявить галантность.
Это был я. Я посадил ее на плечи.
Слово осел имеет здесь, как фигуральный, так и визуальный смысл.
Есть такой старый фильм с Черкасовым – «Дон Кихот». И там, когда у Дона Кихота с конем что-то случилось, он пересел на ослика Санчо Пансо. А этот Дон Кихот - Черкасов в своих доспехах такой длинноногий, что ноги волочатся по земле …
Так вот – это мы с Анькой, вернее, она на мне.
Хрен знает, как сидя у человека на шее, можно еще своими ходулями задевать за булыжники на тропе и скидывать их в пропасть на головы ползущим по нижним частям серпантина людям.
Причем, тут еще произошла полная путаница в понятиях, потому что первоначально Дон Кихотом рассчитывал быть как раз я, спасая свою Дульсинею. Но она своими ногами переправила визуальный ряд, и я переправился в осла в визуальном смысле.
А в фигуральном само собой.
Бог любит дураков – мы не погибли.
Хмель, отступивший в минуты опасности во время спуска (сильная все-таки штука человеческий мозг, ну, и ослы тоже умные животные), внизу ударил с удвоенной силой.
К черту автобус, хватаем мотор, летим в номера.
Да что номера, начал раздевать ее прямо в машине, на заднем сидении этой «копейки».
Вот пример вредного влияние американских фильмов, про то зачем нужны задние сидения в машинах. Хотя, в защиту «копейки» могу сказать, что Анькины ноги в развернутом виде не влезут ни в какой «Кадиллак», ни какого 59-го года.
Во время нашего с Анькой стриптиза я успел подивиться терпеливости местного джигита, когда Анька правой ножкой, с намотанными на нее как флаг трусами, то и дело загораживала водиле обзор, а он никак не реагировал.
На то были свои причины.

Продолжение будет