Цитата:

---

Освенцимский публичный дом был открыт официально по приказу главного коменданта Рудольфа Гесса в первый день рождества 1943 года. Празднество началось роскошным обедом, на котором с речью выступил Гесс. Поздравив подчиненных со святым рождеством, он пообещал им вечное господство на завоеванных землях, призывая беспощадно расправляться с врагами национал-социализма, быть верными фюреру и его идеям. После обеда Гесс собственноручно роздал эсэсовцам талоны на посещение публичного дома.

Привилегией посещать это заведение, кроме эсэсовцев, пользовались и «передовики производства», «образцовые гефтлинги», «активисты» из числа немцев. Большей частью это были капо, старосты, штубовые и прочие прихвостни из «зеленых».

Комендант лагеря выдавал блокфюрерам специальные талоны для распространения их среди вышеупомянутых «передовиков», которых эсэсовский унтер-офицер каждый вечер собирал на центральном аппель-плаце и организованно вел развлекаться. «Визитеров» из Биркенау привозили на машине.

Так начальство разжигало в «зеленых» низменные инстинкты, поощряя и подзадоривая их заслужить право на посещение дома терпимости. А заслужить это право можно было одним: холуйством, жестоким отношением к подчиненным. За один такой талон «передовик» готов был растерзать десятки узников, лишь бы угодить эсэсовцам.

Вначале в публичном доме содержались пятьдесят чистокровных ариек, но вскоре заведение расширили, и их стало уже несколько сотен. Меж проституток, свозимых в Освенцим со всей Германии, происходила настоящая борьба за право работать по профессии. По сравнению с другими узницами в заведении они жили роскошно: их снабжали отличной одеждой, духами, ели и пили они досыта. Их даже выгуливали в лесу, где можно было вволю дышать свежим воздухом, загорать, купаться.

Все мы, как на великое чудо, смотрели на хорошеньких, красиво одетых молодых женщин. Прямо не верилось, что в этом пекле могли существовать такие.

Заведением управляла старая ведьма по прозвищу Пуфмуттер. Морщинистым, словно печеное яблоко, лицом, наштукатуренным до предела косметикой, она действительно напоминала ведьму.

Мне пришлось увидеть Пуфмуттер и ее «воспитанниц» 20 января 1945 года, когда завершалась эвакуация чудом уцелевших узников. Нас пригнали из Явожно на платформу смерти Биркенау. В лютую стужу мы, полураздетые, почти сутки дрожали на холоде, ожидая вагонов. Сквозь метель виднелись кучи присыпанного снегом кирпича и бетона — остатки взорванных строений. В перелеске за крематорием пылали огромные костры, и несло оттуда ужасающим смрадом. А здесь с солдафонской бесцеремонностью, эсэсовцы лезли к девушкам.

— Эльза, Эльза!— кричала Пуфмуттер, бегая между своими подчиненными.— Деточка, пойди-ка с шарфюрером, ему нужно пришить пуговицу. Ты сделаешь это лучше других...

Раскрасневшаяся синеглазая блондинка, маленькая, кругленькая, на вид еще совсем подросток, выскочила из группы проституток и подбежала к старой ведьме.

— Я, матушка, сделаю все как следует,— сказала Эльза и поспешила за здоровилой эсэсовцем в стоявший неподалеку барак.

Подали эшелон. Пуфмуттер со своими «ангелочками» заняли три пассажирских вагона. Кроме разнообразных продуктов, им выдали еще и пятидесятилитровые термосы с горячей пищей. Нас утрамбовывали в каждый «телятник» по сто человек. Эсэсовцы не дали нам на дорогу ни грамма продуктов, ни глотка воды. Позабивали двери, и поезд тронулся. Когда несколько суток спустя эшелон прибыл в Маутхаузен, в живых осталось меньше половины узников... Но я забежал далеко вперед. Вернемся в Освенцим 1943 года.

Через полгода после открытия публичный дом расширили, сделав добавочное отделение на сорок комнат для обслуживания «передовиков» из числа неарийцев. На работу взяли молоденьких еврейских девушек. Перед несчастными оказывался выбор: крематорий или добровольная проституция.

Мне пришлось видеть, как одна из женщин, которых гнали в газовую камеру, умоляла эсэсовца взять ее шестнадцатилетнюю дочь в публичный дом.

---